Часть первая.
Марш, две четверти, струнные врут безбожно, барабаны и трубы дают четкий и понятный сигнал
Первый контакт.
Никто ничего не понимает - Сумасшедший дом - Связь установлена - Снежную Королеву тошнит
***
"Ну мы же не виноваты", - заволновалась Снежная Королева, -"нас же там не было!"
"Нет, не было, попробуем разобраться?"
"Конечно! Это несправедливо! Необходимо всё выяснить!"
"Хорошо. Будьте внимательны. Постарайтесь замечать все, что кажется Вам необычным.."
"Ой, да тут всё такое..."
***
Иван Петрович очнулся оттого, что у него брали кровь из вены. "Густая какая", - шептала пожилая медсестра. Иван Петрович попытался подвинуться и приподняться, но не смог, он был крепко зафиксирован к металлической койке вязками из простыней. Было темно. Раздавалось размеренное сопение спящих и за освещенным прямоугольником дверного проема была слышна мелодия гимна Советского Союза.
"Полночь", - подумалось Ивану Петровичу. Голова была тяжелая, но было спокойно и присутствовало ощущение чего-то завершенного, законченного. "Ну и хорошо, пусть так", - заключил Иван Петрович и заснул.
Милицию вызвали хозяйки, две старухи, у которых он снимал комнату в трехкомнатной квартире на Новинском бульваре. А милиционеры, видя его состояние, не нашли ничего лучшего, как вызвать перевозку из психиатрической. В сопроводительных документах написали "состояние крайнего возбуждения", но в приемном покое он был вялый и раскоординированный, санитарам пришлось укладывать его в ванную с теплой водой, самостоятельно он тоже одеться не смог. Дежурный врач отметил обеспокоенность, неусидчивость, вялость, раздраженность, сказал, - "поколем витаминчиков, подправим", спросил про алкоголь, табак и наркотики, услышал на все "нет" и кивнул санитарам, - "в девятое".
Иван Петрович до дрожи смертельной боялся милиции и КГБ, больше, чем сойти с ума, и когда его пригласили быть понятым, и человек, показавший какое-то удостоверение, пристально посмотрел ему в глаза, с Иваном Петровиче чуть не случилось самое страшное. Ему показалось, как будто кто-то взялся холодной ладонью прямо за мозг, ледяной холод пошел от темечка к ногам, перехватило дыхание, тело стало резиновым... Человек с удостоверением заметил его состояние, похлопал по руке и сказал, - " Не волнуйтесь, это ненадолго. Меня зовут Сергей Сергеевич, к сожалению никого Ваших соседей нет дома, все на работе. Так что придется немного помочь."
Сначала опознавали труп мужчины лет пятидесяти в хорошем пальто, костюме при галстуке, заграничных часах, без татуировок и особых примет.. Иван Петрович не признал погибшего.
Потом осматривали комнаты квартиры на первом этаже, дверь которой оказалась открытой, и по мнению участкового, погибший мог из нее выходить. "Что не факт", - отметил Сергей Сергеевич.
Людей было много, но их присутствия не замечалось, они выходили и приходили, снимали отпечатки пальцев, фотографировали, упаковывали в картонные коробки катушки с магнитными лентами, которых в квартире оказалось множество. "Это не наше", - уловил Иван Петрович чей-то комментарий.
В большой комнате описывали для протокола приборы, занимавшие два стола и расставленные на полу. Какие-то измерители со шкалами, жгуты проводов, полуразобраный телевизор «Темп» со снятой задней крышкой, осциллограф, катушечный магнитофон, компьютер «Коммодор-128», немецкий всеволновой ламповый радиоприемник, два паяльника, канифоль, припой, в торце комнаты стоял огромный проекционный японский телевизор под два метра диагонали. Портативная видеокамера, видеомагнитофон «Sony».
Вторая понятая, продавщица из ларька, только удивленно вздыхала, глядя на эту невообразимую техническую роскошь. Во второй комнате была спальня и библиотека, было видно, что с книгами работали, но записей не вели.
Протокол составляли на кухне, где подоконник был занят пробирками и колбами, пакетами и банками с порошками и реактивами, лежало множество линз и призм разного размера, какие-то штативы, весы и бронзовые песочные часы, в которых медленно сыпался песок. Кроме обычного протокола, Ивана Петровича попросили подписать бумагу о неразглашении и отдельно свои контакты, рабочий и домашний телефоны... Отпустили почти под утро, спать не получилось.
Старухам было 87 и 93, они были родные сестры и девственницы. В молодости они поступили на службу в секретариат ЦК, да так там и проработали до персональной пенсии. Два раза в неделю к ним приходил человек, который представился Ивану Петровичу дальним родственником, но на самом деле смотрел, чтобы у сестер не было никаких проблем. Старшая уже почти не вставала с кровати, а младшая выходила из дома раз в месяц, в парикмахерскую, где ей делали одну и ту же прическу. Убирались в квартире по возможности, и когда Иван Петрович заселился в маленькую комнату, смежную с комнатой старшей сестры, то обязанность уборки и доставки продуктов перешла к нему.
День в квартире начинался и заканчивался гимном СССР, радиоточка на кухне не выключалась, к ручкам дверей были привязаны губки, на стенах прикручены дополнительные дверные ручки для старшей сестры, за которые она держалась при передвижении, губки предохраняли стены от ударов дверями. Газовую плиту Иван Петрович чистил каждые два дня, но все равно младшая умудрялась за день готовки возвращать ее в первоначальный хаос. Хотя готовила только каши и рыбный супчик.
Запах стоял соответствующий, пронзительный, к нему добавлялся ещё отдельный аромат антиклоповой войны, которую пришлось вести арсеналом химических средств. Две клоповые дорожки, похожие на муравьиные, возникали с неизбежностью смены дня и ночи. Но аспиранту-философу деваться было некуда. Подработка в видеосалоне давала минимальные средства, десятку за комнату он отдавал "родственнику", прописка была в общежитии, где работать было просто невозможно, но теперь свободного времени и места было навалом.
Иван Петрович писал монографию о сознании, вернее думал, что писал. Всё было в "подвешенном" состоянии. Он бодро начал, но после полугода работы понял, что, или не дозрел до заявленной темы, или ему не хватает источников, литературы. Материализм был диалектическим, и постоянно срывался на мистику. Он ушел в академический отпуск.
Молодой холеный санитар с маникюром, пахнущий огурцовой водой, отвязал Ивана Петровича от "шконки", выдал халат, тапочки и полотенце. Показал, где туалет, махнул вдоль длинного коридора рукой, - "Там столовая, процедурная, обход в 10 часов", сел в кожаное квадратное кресло на выходе из палаты и уткнулся в "Московский Комсомолец".
В палате не было двери, и никого из больных, Иван Петрович оделся, пересек два метра коридора и открыл дверь в туалет, словно портал в другую вселенную.
В зарешеченном окне гремел вентилятор, слева стояли раковины и унитазы, напротив, на лавке и на корточках сидели пациенты и курили.
"Здравствуйте всем", - произнес Иван Петрович, и почему-то добавил, - "Как там в Мозамбике?"
"Этого не трогать", - приказал человек в боксерской майке и татуировках, сидевший у окна, не глядя на Ивана Петровича.
"Здравствуйте, профессор, курите?" - спросил пациент помоложе. Остальные не обратили на него внимания.
"Нет, спасибо", - Иван Петрович открыл кран с холодной водой и опустил лицо под плотную, освежающую струю...
***
Снежную Королеву трясло и тошнило.
"Какая гадость!" - шептала она.
***