Глава четвертая
Распространение эмпириокритицизма
Знакомство России с эмпириокритицизмом происходило главным образом через народническую среду и предпринятую Лесевичем интерпретацию этого учения. Его распространению также способствовали личные контакты русских ученых с Махом и Авенариусом, а также интерес, вызванный этой доктриной в академических кругах. Тем не менее ни какой-либо один из этих «путей», ни даже их сочетание не смогли бы объяснить, каким образом новые научные теории, энергетика и эмпириокритицизм, стали для русской интеллигенции (прежде всего для молодых русских прогрессистов и революционеров) «главным событием» <1>, если не учесть той особой роли, которую играли в этом процессе журналы — уникальное средство обсуждения идей. Каждый из упомянутых здесь путей становился действенным способом распространения эмпириокритицизма именно через посредство публикации в журналах очерков и статей. Так, Лесевич разместил свою интерпретацию Авенариуса (которая впоследствии имела немалый успех) сначала на страницах «Отечественных записок», затем в «Русской мысли» и «Русском богатстве»; доклады Московского психологического общества имели свой резонанс после того, как были опубликованы в «Вопросах философии и психологии», благодаря этому же журналу более широкую публику обрели и академики.
<1> См.: Serge V. Memoires d’un revolutionnaire. 1901-1941. Paris, 1951. Р. 32.
Именно в журналах читатель, благодаря обсуждению тех или иных точек зрения и интерпретаций различного дисциплинарного происхождения, видел, как пересекались и сочетались между собой многообразные пути проникновения эмпириокритицизма в Россию <2>. Наряду с появлением новых научно-популярных изданий — таких, например, как созданный и редактируемый Умовым журнал «Научное слово»— новым идеям науки отводилось значительное место также и в так называемых «толстых журналах» — одновременно литературных, политических и научных.
<2> Так, в первые годы XX века читатель «Русской мысли» мог встретить на его страницах уже упоминавшиеся произведения Лесевича и прямых учеников Авенариуса (таких, например, как Ж. Кодис и С. Каблешков), а несколькими годами позже познакомиться со статьей историка Виппера и текстом успешной лекции Шарвина. Журнал Психологического общества, созданный для содействия формированию нового мировоззрения, согласно своей программе по предоставлению площадки для сопоставления различных точек зрения, разместил на своих страницах статью Чернова, уже упоминавшуюся популярную лекцию Энгельмейера, многочисленные произведения Челпанова (сотрудника журнала с самого его основания) и Викторова, который писал для этого журнала с 1896 года. Также на его страницах были представлены эпистемологические статьи Умова, его ученика Бачинского, физика-идеалиста Щукарева, теоретическая статья Виппера и первые эмпириомонистские выступления марксиста Богданова.
Основанный в 1891 году журнал демократической направленности «Мир божий», видевший своей целью просветительскую деятельность среди читателей и осуществлявший ее благодаря публикациям научных статей, даже выделил для этого особый отдел, начало которому «с особым удовольствием» положил Хвольсон, приняв «предложение редакции журнала (...) от времени до времени беседовать с его многочисленными читателями о новейших успехах физики». Несколько лет спустя этот отдел приобрел еще более философскую направленность, поставив своей целью «знакомить читателя не только с новыми научными фактами, но и с новыми мыслями и философскими обобщениями в области естествознания».
Именно журналы подарили русскому читателю возможность познакомиться с первыми переводами работ Маха и Авенариуса. Последнего, надо все же сказать, переводили реже, и объяснялось это тем, что он предпочитал выражать свои мысли не в статьях, которые подходили бы для журналов <3>, а в работах, отличавшихся более внушительным объемом. К тому же сложный язык и насыщенность аргументами затрудняли распространение его идей среди широкой публики, не имеющей специального образования. Не случайно для публикации лекций Авенариуса по психологии «Научное обозрение» предложило дискурсивное и упрощенное их изложение <4>. Как бы то ни было, этот журнал все же опубликовал в приложении перевод двух работ Авенариуса, которые около десяти лет оставались единственными доступными для русской публики: «Философия как мышление о мире сообразно принципу наименьшей меры сил» и «Человеческое понятие о мире» <5>.
<3> Ряд статей, опубликованных Авенариусом в его журнале, были переведены на русский язык и собраны в книгу. См.: Авенариус Р. О предмете психологии. М., 1911.
<4> См.: Филиппов М.М. Психология Авенариуса по неизданным материалам // Научное обозрение. 1899. № 2. С. 400-423; № 3. С. 599-619.
<5> См.: Авенариус Р. Философия, как мышление о мире сообразно принципу наименьшей меры сил. Пролегомена к критике чистого опыта (пер. И. Федорова, под ред. М. Филиппова) // Научное обозрение. 1899. Приложение; Человеческое понятие о мире (пер. И. Федорова, под ред. М.М. Филиппова) // Научное обозрение. 1901. № 9, 10. Приложения. Первыми трудами Маха, собранными в одну книгу, были научные произведения (см.: Мах Э. Введение к учению о звуковых ощущениях Гельмгольца (пер. Е. Сысоевой). СПб., 1879; Учение об электричестве и магнетизме в элементарном изложении (пер. под ред. Л.П. Геймана). СПб., 1894). Однако уже в 1901 году вышло ранее упоминавшееся издание «Научно-популярных очерков» (пер. А. А. Мейера, под ред. П.К. Энгельмейера.
1 См.: От редакции // Научное слово. 1903. № 1. С. 5—6; Гольцев В.А. Заметка читаnеля // Русская мысль. 1903. № 4. С. 158-162.
2 Хвольсон О.Д. Научный обзор. Успехи физики // Мир божий. 1898. № 2. С. 47. См.:Мыльцына И.В. Пропаганда научных знаний в журнале для самообразования («Мир бо-
жий» в 1892-1902 гг.) // Из истории журналистики начала ХХ века. М., 1984. С. 95-103.
3 Агафонов В. Научный фельетон. Энергетическая натурфилософия // Мир божий. 1903. № 1. С. 108. См. также: Задачи научной популяризации // Научное слово. 1903.
В свою очередь, популярные очерки Маха имели куда больший успех: «Научное обозрение» опубликовало многочисленные его переводы, «Образование» выпустило в свет в 1898 году русский перевод его доклада, несколько лет спустя «Русская мысль» предложила читателю одну главу из его работы «Познание и заблуждение», и, наконец, в ежемесячном издании «Жизнь» в 1901 году появился текст лекции Маха «Об относительной ценности филологических и естественнонаучных предметов для образования».
Таким образом, широкое распространение эмпириокритицизма в образованном обществе той эпохи имело место именно благодаря журналам. Если в 80-90-е годы XIX века наследниками славной традиции периодической печати предыдущих десятилетий выступали только «Русская мысль» и «Русское богатство», то на стыке XIX-XX веков, несмотря на порожденные цензурой трудности, отмечался невероятный расцвет журналов и рост интереса к ним среди читателей. Что же касается тиража, популярности и динамики распространения журналов, то отыскать точные данные, помогающие определить эти показатели, весьма непросто. Если либеральный журнал «Вестник Европы» в период между 1870 и 1905 годами продолжал насчитывать около 6000 постоянных подписчиков, то у ежемесячного издания «Мир божий» тираж в 1897 году насчитывал 8000 экземпляров, возросший затем до 13 00015 000, в то время как «Русская мысль» в 1886 году имела в обращении более 10 000 экземпляров. И все же тираж как таковой не является достаточным основанием для определения фактической популярности журнала. Так, в 1911 году «Современный мир» (периодическое издание марксистской ориентации, пришедшее на смену «Миру божьему» после его закрытия) провел исследование касательно численности своих читателей за предыдущий год: в результате оказалось, что каждый проданный экземпляр в среднем читало восемь человек, в то время как в библиотеках число их доходило до тридцати.
М., 1901), которые до этого были изданы на немецком, английском и итальянском языках, а в 1904 году вышел первый русский перевод «Анализа ощущений» (Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому (пер. М.М. Филиппова). СПб., 1904).
1 См.: Мах Э. Закон причинности и объяснение // Научное обозрение. 1898. № 10. С. 1708-1714; Он же. Методы и цель научного исследования // Научное обозрение. 1898. № 12. С. 2134-2150; Он же. Видоизменение и приспособление в области естественнонаучного мышления // Научное обозрение. 1899. № 1. С. 93-103; Он же. Роль случая в открытиях и изобретениях // Научное обозрение. 1902. № 3. С. 90-103; Он же. Для чего у человека два глаза? // Образование. 1898. № 5-6. С. 178-190; Он же. Развитие индивидуальности в естественных условиях и культурной среде (пер. В.В. Шарвина) // Русская мысль. 1906. № 2. С. 27-40; Он же. Об относительной ценности филологических и естественнонаучных предметов для образования // Жизнь. 1901. № 2. С. 77-96.
2 См.: Из истории русской журналистики конца Х1Х — начала ХХ в. М., 1973. С. 5-6.
3 См. там же. С. 27; Balmuth D. Censorship in Russia. 1865-1905. Washington D.C., 1979. Р. 95, 113-114.
4 На основании того, что в 1910 году тираж «Современного мира» насчитывал в среднем 15 000 экземпляров, из которых 4000 распределялись в библиотеки и институты, проводившие опрос заключали, что журнал достиг числа читателей около 208 000 человек (см.: Ларский И. Вопросы текущей жизни. Из настроения журнального читателя (По материалам анкеты «Современного мира» // Современный мир. 1911. № 4. С. 342). Тираж «Вопросов философии и психологии» был куда более скромным: в том же 1910 году распространение получили только 1277 экземпляров (см.: Mastroianni G. La filosofia in Russia prima della rivoluzione. I «Voprosy filosofii i psichologii» (1890-1917). Napoli, 1989. Р. 137). Это был журнал, адресованный в первую очередь посетителям библиотек и различных культурных и научных учреждений. Поэтому можно предположить, что он достиг весьма большого числа читателей. См. также: Тугаров А.Б. Социополитические настроения в русской провинции (Журнальная статистика «Вопросов философии и психологии») // Социологические исследования. 1993. № 1. С. 147-151.
Хотя тиражи политических журналов возросли только в последние годы указанного периода (а значит, можно считать, что данные, предложенные «Современным миром», не полностью отражали ситуацию по предшествующему периоду), нужно все же заметить, что в целом в те годы журналы большой популярностью не пользовались <6> <7>.
<7> Проведенный анализ отчетов основных провинциальных библиотек (не университетских и не специальных) показал снижение интереса к периодической печати, что выражалось также в общем снижении числа читателей, последовавшем за пиком посещаемости в годы предреволюционного брожения (см.: Ларский И. Вопросы текущей жизни. По следам современного читателя // Современный мир. 1911. № 2. С. 287, 296). После 1905 года отмечался значительный рост тиража ежедневных газет (см.: Из истории русской журналистики начала ХХ века. С. 31-32).
Читатели журналов, бесспорно, оставались в незначительном меньшинстве. Распространение периодики, осуществлявшееся главным образом через подписку, стоимость которой часто была довольно высо-кой <8>, превращало ее в своего рода роскошь, доступную только высшим о; классам общества. Однако в среде интеллигенции журналы пользовались немалой популярностью — они обсуждались в салонах, часто встречались в литературных кафе или же читались вслух в кружках ,5 и семьях <9>. Таким образом, будучи привилегированным средством обме-о на идеями всю вторую половину XIX века и первые годы XX века, журналы запечатлевали собой интеллектуальную атмосферу той эпохи.
<8> См.: Из истории русской журналистики конца Х1Х — начала ХХ века. С. 10-11.
<9> Здесь можно вспомнить, как бедный писатель, рассказчик «Униженных и оскорбленных», ходил в кондитерскую Миллера «в первых числах каждого месяца читать русские журналы, которые у него получались» (Достоевский Ф.М. Униженные и оскорбленные. СПб., 2008. С. 10). Луначарский вспоминал: «Совсем крошечным мальчиком я сиживал, свернувшись клубком, в кресле до относительно позднего часа ночи, слушая, как Александр Иванович [отец] читал моей матери “Отечественные записки” и “Русскую мысль”» (см.: Луначарский А.В. Воспоминания и впечатления. С. 15).
Роль M. M. Филиппова и «Научного обозрения»
Одним из первых печатных изданий, посвященных эмпириокритицизму и способствовавших его распространению, был журнал «Научное обозрение». Именно его в предисловии к первому русскому переводу Маха Энгельмейер упоминал среди источников, в большей степени способствовавших популярности эмпириокритицизма в России <10>. Однако особого внимания «Научное обозрение» заслуживает не столько за его первенство по времени, сколько за особую роль, которую оно играло в распространении эмпириокритицизма в марксистской среде. В то время как на рубеже XIX-XX веков крепло, можно сказать, «народническое» восприятие эмпириокритицизма, журнал «Научное обозрение», хоть и не объявляя себя марксистским, имел именно в лице марксистов внимательнейшую публику. Струмилин вспоминал по этому поводу:
<10> См.: Энгельмейер П.К. Введение // Мах Э. Научно-популярные очерки. С. Х. Уже в 1898 году журнал опубликовал ранее упоминавшиеся статьи Маха и разместил на своих страницах различные (эмпириокритические по своей тематике) статьи Филиппова. См.: Филиппов М.М. О философии чистого опыта // Научное обозрение. 1898. № 5. С. 924—937; № 6. С. 1054—1069; Психология Авенариуса по неизданным материалам // Научное обозрение. 1899. № 2. С. 400-423; № 3. С. 599-619.
Основанный Филипповым журнал «Научное обозрение» являлся подлинной трибуной материалистической мысли и борьбы против народничества. Нас, молодых марксистов, этот журнал интересовал не только потому, что в нем освещались философские вопросы: на страницах «Научного обозрения» всегда находили место статьи и заметки, которые можно было взять на вооружение в революционной борьбе <11>.
<11> Струмилин С.Г. Предисловие к первому изданию // Филиппов Б. Тернистый путь. Жизнь и деятельность ученого и литератора М.М. Филиппова. 2-е изд. М., 1969. С. 3.
Созданный в 1894 году Михаилом Михайловичем Филипповым, этот журнал не являлся политическим. Задуманный как научно-популярный еженедельник, изначально ориентированный на точные науки, уже с самых первых номеров он расширился настолько, что охватил и естественные науки, географию, этнографию, антропологию, а с 1896 года, когда стал ежемесячным изданием, включил в себя еще и общественные вопросы, а также статистику, историю литературы, археологию, историю культуры и искусства, отобразив таким образом широкий спектр интересов своего вдохновителя <12>. Создатель «Научного обозрения» Филиппов, сын юриста Петербургского Императорского университета, пошел сначала по стопам своего отца, получив диплом выпускника юридического факультета, но, вдохновленный интересом к науке, окончил также математический факультет в Одессе. Как и многие его современники, он получил специальность за рубежом — сначала принимая участие в работе химика Бертело в Париже, а затем получив докторскую степень по естественной философии в Гейдельберге с диссертацией в области математики <13>.
<12> См.: Лебедев-Полянский В. Марксистская периодическая печать 1896-1906 гг. // Красный архив. 1926. XVIII. С. 173; Филиппова Н.И. К истории журнала «Научное обозрение» (1894-1903 гг.) // Исторический архив. 1959. № 6. С. 107-108.
<13> См.: Филиппов Б.М. М.М. Филиппов // Филиппов М.М. Этюды прошлого. М., 1963. С. 4. Первой опубликованной Филипповым книгой был текст по математике: Филиппов М.М. Упрощение основных алгебраических действий. СПб., 1886.
С 1881 года Филиппов публиковал научно-популярные статьи в различных журналах и несколько лет спустя начал не всегда простое для него сотрудничество с «Русским богатством», где он некоторое время возглавлял отдел научной информации, хоть часто и выражая свое несогласие с народнической ориентацией журнала <14>.
<14> Сын Филиппова упоминал об одной беседе своего отца с А. Коллонтай, в ходе которой (уже после его ухода из «Русского богатства») он упрекал «этот орган приспособившегося народничества и его “доктора пустословия”» Михайловского, сокрушаясь по поводу «пагубного» влияния этого издания (Филиппов Б.М. Тернистый путь. С. 13). Что касается антинароднической полемики Филиппова, см., например: Филиппов М.М. Теория критически-мыслящей личности // Научное обозрение. 1900. № 4. С. 755—775.
Его же собственное детище, журнал «Научное обозрение», хоть и не заявляя открыто о какой-либо конкретной политической ориентации, публиковал сочинения наиболее авторитетных марксистов: так, в нем достаточно регулярно появлялись работы Плеханова, Ленина, Струве и Туган-Барановского <15>. По этой причине журнал часто привлекал к себе внимание цензуры, которая «отмечала “марксистские тенденции” и стремление “раздувать рабочий вопрос в духе социализма”» <16>. Надо сказать, что личные симпатии Филиппова к марксизму были все же непродолжительными. Если в 1885 году он одним из первых в России опубликовал в своем журнале статью, посвященную второму тому «Капитала» Маркса, демонстрируя определенный интерес в отношении этой работы, то в 1901 году он отправил цензору короткую заметку, в которой подчеркивал, что прекрасно осознает глубину того кризиса, который переживает русский марксизм, а потому потерял всякую надежду на то, что из современных «критических» тенденций выйдет что-либо хорошее <17>. Естественно, Филиппов был заинтересован в преувеличении этого своего разочарования, пытаясь таким образом добиться большей свободы от цензуры <18>. Несмотря на это, все же кажется вполне правдоподобным, что его огорчали дискуссии между ортодоксальными и «легальными» марксистами. Это было, как он выражался, «собрание сектантов, таскающих друг друга за волосы для вящего торжества противников», что позволяло, по его мнению, народникам извлекать выгоду из их внутренней борьбы <19>. Какими бы ни были воззрения редактора, журнал все равно считался марксистским изданием, в связи с чем его читателями по преимуществу были прогрессисты и революционеры <20>.
<15> Также на страницах «Научного обозрения» были опубликованы некоторые труды Энгельса и Маркса, письма последнего, а также статьи Эдуарда Эвелинга и Карла Либ-кнехта (см.: Филиппова Н.И. К истории журнала «Научное обозрение». С. 108). Когда в 1898 году в связи с экономическими трудностями Филиппов был вынужден передать настоящему издателю публикацию журнала (чем до последнего момента он занимался лично), оставив за собой место главного редактора и вдохновителя всех издательских подборок, он обратился к П.П. Сойкину, который начал публиковать там многочисленные марксистские произведения, за что не раз был подвергнут цензуре (см.: Лебедев-Полянский В. Марксистская периодическая печать. С. 175).
<16> Белов С.В., Толстяков А.П. Русские издатели конца Х1Х — начала ХХ века. Л., 1976. С. 102.
<17> См.: Лебедев-Полянский В. Марксистская периодическая печать. С. 175; Филиппов М.М. Посмертный труд Карла Маркса // Русское богатство. 1885. № 10. С. 179—188.
Официальная версия, гласившая о его самоубийстве, так никогда и не была доказана (см.: Филиппова Н.И. К истории журнала «Научное обозрение». С. 111—113).
<19> Филиппов Б.М. Тернистый путь. С. 13.
<20> Известно, что в тот самый период, когда Филиппов все больше разочаровывался в марксизме, «Научное обозрение» продолжало размещать на своих страницах такие, например, произведения, как «Письма без адреса» Плеханова (см.: Лебедев-Полянский В. Марксистская периодическая печать. С. 231).
Будучи сам мыслителем, Филиппов отводил немало страниц своего журнала для публикации статей именно философской тематики. Положение дел в сфере данного рода исследований в России казалось ему не совсем удовлетворительным. Так, составляя в 1899 году отчет по результатам прошедшего года, он замечал, что Конту по случаю столетия со дня его рождения было посвящено немало публичных лекций по различным аспектам его теории, в то время как опубликовать русский перевод «Курса позитивной философии» пока еще не представлялось возможным, и все предпринятые в этом направлении попытки встречали разного рода трудности. «Есть люди, которых пугает мысль, что Конт может совратить двух или трех гимназистов,— саркастически комментировал Филиппов,— как будто философия Конта не составляет уже исторического достояния, к которому, кажется, можно было бы отнестись без всякой предвзятой мысли!» <21> Филиппов рассматривал философию с позитивистской точки зрения — как инстанцию объединения различных наук в единое и органичное мировоззрение. Как бы то ни было, он подчеркивал относительность философии, поскольку критическая инстанция, свойственная научной философии, вынуждала систему, ею построенную, «иметь характер не собрания догматов, а сопоставления выводов, соответствующих современному состоянию знаний» <22>. Объявляя «критический реализм» основной философской ориентацией журнала с самого первого его номера <23>,
<21> Филиппов М.М. Русская философия в 1898 году // Научное обозрение. 1899. № 1. С. 141.
<22> Филиппов М.М. Философия действительности. СПб., 1895. С. IX.
<23> На первой странице журнала можно было прочесть следующее: «Философское направление, лежащее в основе наших научных взглядов, лучше всего характеризуется именем критического реализма, равно далекого и от наивной метафизики, признающей только материю, и от сухого и бесплодного формализма, сооружающего мир из отвлеченных понятий без помощи опыта» ([Филиппов М.М.] От редакции // Научное обозрение. 1894. № 1. С. 1).
Филиппов поддерживал в отношении различных современных философских направлений свободный от всяких предубеждений подход, позволявший ему писать и отбирать для публикации познавательные очерки, которые были бы понятны всем. Убежденный в том, что философии нужно скорее идти вперед, нежели обращаться к авторитетам прошлого, как поступали новые русские идеалисты со своим призывом «назад к Канту!» <24>, Филиппов предоставлял в распоряжение русского читателя содержательный познавательный материал по «научной философии» и родственным ей направлениям.
<24> См.: Филиппов М.М. Новый идеализм // Научное обозрение. 1903. № 3. С. 2.
Контовский позитивизм (...) не может удовлетворить современную мысль, а немецкая научная философия только начала приобретать у нас приверженцев. Может быть и «самобытная» русская философская мысль внесет что-нибудь свое: мы даже искренне желаем этого, но крайне сомневаемся в том, чтобы русской философии удалось сказать что-либо действительно новое, пока она не освободится от разного старого хлама, давно отброшенного лучшими умами Германии и однако все еще выдаваемого у нас за нечто необычно новое и даже смелое <25>.
<25> Филиппов М.М. Русская философия в 1898 году. С. 156. Этот спор был обращен против попыток идеалистической и метафизической реакции на контовский позитивизм.
Ставя перед собой цель познакомить русского читателя с работами «лучших умов Германии» ради обновления таким образом русского «самобытного» философского мышления «Научное обозрение» опубликовало, как уже говорилось, некоторые статьи Маха, перевод двух полных работ Авенариуса, его же пространное исследование по психологии, выполненное по записям одного его русского ученика, не говоря уже о переводе «Введения в философию» Рудольфа Эйслера и точного изложения основ эмпириокритицизма под редакцией самого Филиппова. Этот выбор явно демонстрировал уклон журнала в сторону «научной философии».
Как бы то ни было, в «Научном обозрении» появилось немало статей, посвященных философии имманентности, что объясняется как тесными связями, установившимися между этой философской позицией и эмпириокритицизмом, так и спором относительно «русских идеалистов», ссылавшихся на философию имманентности <26>. Несмотря на это, по мнению Филиппова, данные статьи давали совершенно ошибочную интерпретацию философии имманентности. Именно поэтому, «немало разделяя взгляды “имманентной философии”» <27>, редакция опубликовала статью, в которой описывались характерные черты этого философского направления. Взгляды Филиппова передавал, как принято считать, Соломон Яковлевич Рысс, опубликовавший под псевдонимом Э. Борецкая ряд статей по философии имманентности, в которых наряду с изложением основных положений этой философии предлагалась ее критика с позиции эмпириокритицизма. Согласно Рыссу, Шуппе не сумел преодолеть идеалистическую метафизику и выказал ограниченность своих взглядов, порицая Авенариуса за то, что тот упустил субъективное измерение «я», сведя его к простому физиологическому, а значит, к объективному.
<26> К этим идеалистам причисляли также и Струве, который, будучи убежденным в абсолютной необходимости «гносеологического монизма», видел лучшее его выражение в «имманентной философии». На подобные идеи опиралась известная статья об «исторической свободе и необходимости» (см.: Струве П.Б. Свобода и историческая необходимость // Вопросы философии и психологии. 1897. № 1. С. 120—139). См. также его письмо к Плеханову Г.В. 10.Х1.1895 // Первая марксистская организация России — Группа «Освобождение труда». 1883—1903. М., 1984. С. 235—236.
<27> Кауфман М. Введение в имманентную философию // Научное обозрение. 1903. № 3. С. 91, прим.
Напротив,величие Авенариуса в истории философской мысли в том и состоит, что он познающего субъекта не поставил выше естественных законов, и высказывания этого субъекта, будь они истинны или ложны, велики или ничтожны, смешны или печальны, признал обусловленными колебаниями центральной части нашей нервной системы <28>.
<28> Рысс С.Я. [Борецкая Э.] Солипсизм в имманентной философии // Научное обозрение. 1902. № 8. С. 141. Полемика Борецкой была обращена главным образом против работы: Schuppe W. Die Bestatigung des naiven Realismus. Offener Brief an Herrn Prof. Dr. Richard Avenarius // VWPh. 1893. XVII. 3. Р. 364-388.
Здесь не следовало видеть умаления значения субъекта — в данном случае выделялось сущностное ядро эмпириокритицизма в сравнении с другими философскими позициями: желание исходить из констатации фактической реальности принципиальной координации субъекта и объекта, прежде чем данные категории станут необходимыми в силу предписанного интроекцией разделения между «внешним» и «внутренним» <29>. В этом смысле эмпириокритицизм был «выше партий», что, согласно Рыссу, совсем не означало, что философию, как неправильно понял Вундт, эмпириокритики строили, не опираясь на подобного рода допущение <30>. Речь шла не о том, чтобы отказаться от допущений, которые Авенариус как раз считал возможными в своей главной работе, но скорее о том, чтобы одинаково учитывать различные допущения, «ибо все они, вместе взятые, представляют одно и то же право на научное внимание» <31>. По мнению Авенариуса, допущения также имели фактическое эмпирическое основание без дальнейших метафизических гарантий. Согласно этой формуле, считал Рысс, признавая в качестве эмпирического допущения существование других чувствующих индивидов, эмпириокритицизм полностью исключал опасность солипсизма, неизбежного для философии имманентности, пытавшейся «доказать» существование других индивидов и впадавшей таким образом в метафизику <32>.
<29> См.: Рысс С.Я. [Борецкая Э. ] Солипсизм в имманентной философии. С. 139.
<30> См.: Wundt W. Uber naiven und kritischen Realismus. П-Ш: Der Empiriokritizismus // Philosophischen Studien. 1898. XIII. Р. 1-105, 323-433.
<31> Рысс С.Я. [Борецкая Э.] Имманентная философия и трансцендентная метафизика // Научное обозрение. 1902. № 5. С. 58, прим. О допущениях см.: Авенариус Р. Критика чистого опыта. СПб., 1907. Т. I. С. 2.
<32> См.: Рысс С.Я. [Борецкая Э.] Солипсизм в имманентной философии. С. 137-138.
Преодоление противопоставления субъекта и объекта стало причиной интереса к эмпириокритицизму и для Филиппова. Он, что любопытно, становился все ближе (вероятно, невольно) к некоторым наблюдениям Лесевича, противопоставлявшего эмпириокритическую «точку зрения» субъективному «методу» народников, но, что называется, со знаком минус,— приходя к совершенно противоположным заключениям. Так, Филиппов упрекал народников в том, что они
выставили субъективный метод — не как регулятор всякого научного исследования, но как самостоятельный и независимый способ исследования, применимый к явлениям личной и общественной жизни человека. (...) Душевные порывы, даже наиболее благородные, не создают и не заменяют знаний, а потому и не образуют научного метода. Указание на необходимость субъективной оценки явлений важно, однако, в том отношении, что оно предупреждает и отчасти устраняет бессознательный субъективизм <33>.
<33> Филиппов М.М. Философия действительности. С. XVII.
Филиппов, конечно, мог эксплицировать собственную «субъективную точку зрения», которую он использовал в своем исследовании, однако это совершенно не меняло его убежденности в том, что фундаментальным научным методом является все же объективный «метод» естественных наук.
Наука, которая, по мнению Филиппова, бесспорно имела границы, выражала свой идеал в знании. В начале 1890-х годов, в самый разгар позитивизма, Филиппов приписывал ей отказ «от абсолютного понимания и всестороннего объяснения».
Не считая себя всемогущею и всеведущею, она, однако, окончательно обрезывает крылья зазнавшимся философам, строящим вселенную из своего крохотного «я», служащего для этих философов предметом высочайшего удивления и почтения <34>.
<34> Филиппов М.М. Философия мнимых и мнимая философия (По поводу столетия со дня рождения Н.И. Лобачевского) // Русское богатство. 1893. № 10. С. 54.
Несколько лет спустя Филиппов рассуждал о границах науки как о доказательстве ее неоспоримой достоверности в ярко выраженных рамках кантианства <35>. Эмпириокритицизм, к которому Филиппов к концу 90-х годов проявлял все больший интерес, укреплял его уверенность в том, что подлинно научной моделью знания является модель естественных наук, и в то же время (смягчая в дальнейшем претензии на достоверность научного знания) давал ему все основания, чтобы сблизить естественные и общественные науки. Именно в те годы между народниками и марксистами широко обсуждался вопрос о роли личности в истории. По мнению народников-субъективистов, претензии марксизма видеть в истории законы, которые были бы настолько же необходимыми, что и законы природы, казались обвинением индивида в фатализме. Обращаясь к наблюдению Штаммлера, народники возражали марксистам, что никогда никому и в голову бы не пришло захотеть вдруг «повлиять на лунное затмение». Согласно этой схеме, претензии на научность марксизма, будь они последовательно примененными, привели бы его последователей к политическому бездействию <36> <37> <38>.
Филиппов отвечал на эти возражения, апеллируя к принципам «научной философии»: «Безусловная необходимость, даже в физическом мире, есть такой же метафизический миф, как и случайность, и безусловная свобода». <35>
Относительно понятия закона он писал: «Законы — не более как выводы из нашего опыта, но именно поэтому они должны признаваться не условными схемами, которые можно по произволу принять или отвергнуть (...), но рациональными формулами, которым вынужден подчиняться наш разум до тех пор, пока он остается в области действительности и пока известные нам соотношения между явлениями не будут заменены другими, более общими, более полными или более совершенными» (Филиппов М.М. Философия действительности. С. XXII). Хоть и решительно отвергая русский «неокантианский» идеализм, Филиппов всегда питал огромное уважение к «подлинному» Канту, критически относящемуся к идеалистическим интерпретациям собственных идей (см.: Филиппов М.М. Новый идеализм // Научное обозрение. 1903. № 3. С. 1—27).
<36> См.: Stammler R. Wirtschaft und Recht nach der materialistischen Geschichtsauffassung. Leipzig, 1896. Р. 432—434. На это Плеханов ответил пространной статьей «K вопросу о роли личности в истории», опубликованной как раз в «Научном обозрении» (Научное обозрение. 1898. № 3. С. 605-619; № 4. С. 706-718).
<37> Филиппов М.М. Субъективизм и народничество // Научное обозрение. 1897. № 12. С. 114.
<38> Там же. С. 130.
Естественный и исторический мир представлялся ему переплетением функциональных отношений, согласно которым всякая необходимость условна, и кто может сделать что-либо для предотвращения зла, тот должен это сделать. Вопрос лишь в том, правильно ли рассчитаны наши силы, иначе мы, подобно плохому полководцу, рискуем истратить их совсем не там, где они действительно требуются..
Таким образом, Филиппов не только сделал первую попытку применения теоретических средств эмпириокритицизма для оправдания марксизма перед лицом народничества (пусть даже попытка эта была и незаконченной), но и утвердил идею необходимости «научного» мировоззрения для эффективного политического действия. Эта идея была центральной для русского марксизма, а потому она представляется основным элементом для понимания важности махистской дискуссии начала XX века.
***
Стейла Д. Наука и революция: Рецепция эмпириокритицизма в русской культуре (1877–1910 гг.) / Пер. с итал. О. Поповой. — М.: Акаде[1]мический Проект, 2013. — 363 с. — (Философские технологии). ISBN 978!5!8291-1459-6